В октябре 1993 года перед выпуском в эфир моего телеобращения к гражданам России запись подвергли цензуре и порезали. В 2018 году уже новое поколение российских журналистов сделало ровно то же самое. Как видите, главный урок событий 25-летней давности так и не понят. 

А главный урок в том — а именно это спросили, а потом испугались и вырезали в Газете.ру, — что реформы в России 1990-х провели так, что мафия заменила собой государство, что сегодня вся политическая система — это государство-мафия. И теперь стоит чрезвычайно сложная задача — освободиться от этой мафии и не потерять страну. 

Прочитать интервью полностью пока еще можно здесь.  

 

 

— Я выступил после того, как толпа вооруженных людей из Белого дома начала штурмовать мэрию и телецентр Останкино. Началось кровопролитие. Для того, чтобы записать обращение, я добрался до корпункта телекомпании ABC, который находился в арбатских переулках. Они записали пленку и отдали кассету, которую я повез на ВГТРК. Пока мы с Алексеем Мельниковым (политик, депутат Госдумы I — III созывов, фракция «Яблоко») ехали к ним, попали под обстрел и долго не могли туда подобраться, но в конце концов кассету передали. 

Редакторы ВГТРК, не согласовывая со мной, вырезали все мои слова об ответственности власти за произошедшее. Я говорил, что необходимо провести всестороннее расследование и выявить тех, кто довел до такой ситуации, разобраться, каковы ее реальные причины.

Но самое главное, что все вырезали не только в эфире, а потом и в реальности. После избрания Думы фракция «Яблоко» внесла постановление Госдумы о полномасштабном парламентском расследовании причин и обстоятельств событий октября 1993 года, которое выявило бы виновных в произошедшем. Мы исходили из того, что в уголовном кодексе есть статья «Доведение до самоубийства», а здесь было «доведение до братоубийства». И когда я настаивал на расследовании, я исходил из ответственности политиков за доведение до братоубийства.

 

Комиссия была создана, но Ельцин предложил коммунистам амнистию в обмен на закрытие расследования, они с этим согласились. Прекратить расследование очень стремилась, естественно, и фракция «Выбор России», лидеры которой несли прямую ответственность за произошедшее. Поэтому вопросы, почему все это произошло, и кто несет ответственность, в правовом смысле до сих пор остаются без ответа.

 

 

— Это было фактическое начало гражданской войны. Из-за того, что власти призвали мирных людей выйти на улицу в свою защиту, было много жертв. Была хорошая погода, и подростки побежали в город, многие из них попали под обстрел. Жертв могло быть и больше, учитывая то, как вооруженные люди врывались в здание мэрии, бывшее здание СЭВ. 

 

Что касается предыстории произошедшего, то она проста: начались реформы, которые сначала общество поддержало, был абсолютный консенсус. Однако в реформах были допущены критические ошибки. 

 

В результате этих ошибок в стране произошла гиперинфляция. Рост цен за 1992 год составил 2600%. Это была полная конфискация всех денежных средств и сбережений населения. Произошло невероятное обнищание. Однако отказ президента вести диалог с народом в условиях, когда все сбережения исчезли, а деньги на глазах превращались в пыль, и никто ничего не объяснял, вызывал огромное раздражение и протест. 

 

Вместо ответа людям сказали, что они «антиреформаторские силы» и «красно-коричневые». Никаких разъяснений Ельцин давать не хотел. Может он и хотел, но не знал, как, а команда накручивала его, и ситуация дошла до гражданского столкновения. 

 

Когда Белый дом был уже в осаде, я ходил туда и разговаривал с Руцким. У меня были с ним неплохие отношения, и я ему говорил: «Александр Владимирович, выходите отсюда, забирайте своих сторонников, идите на выборы, и вы получите колоссальный результат». Но для меня ключевым моментом стал его ответ: «Григорий Алексеевич, я здесь ситуацией уже не управляю, и Хасбулатов не управляет. Здесь огромное количество вооруженных людей, и ситуация теперь развивается сама собой». Так оно, похоже, и было — это были люди откуда-то из Приднестровья, какие-то «баркашовцы» (члены ультраправой военизированной организации Русское национальное единство,  —  Газета.Ru), еще кто-то. Они уже действовали сами по себе.

 

 

— Был референдум (апрельский референдум о доверии президенту и Верховному Совету), и его итоги говорили о том, что общество выступает за компромисс. Но его результаты проигнорировали, и радикализм взял вверх. Когда прозвучали первые выстрелы из Белого дома и вооруженные отряды вышли на улицы, надо было срочно делать выбор — страна реально вкатывалась в состояние жестокой гражданской войны. Этого никак нельзя было допустить. Никак. А будущее было все же на стороне Ельцина. Он допускал страшные ошибки, но общий исторический вектор движения России был верный.  Если бы победили вооруженные люди, которые на тот момент контролировали ситуацию в Белом доме, был бы нескончаемый хаос и кровь. Это уже не был вопрос справедливости, это был вопрос предотвращения кровопролитной гражданской войны. Чтобы этого избежать, я призвал Ельцина применить силу. 

 

 

— Указ этот был неконституционный, но ожидаемый. Вообще все действия властей и реформаторов осуществлялись по большевистской формуле «цель оправдывает средства». Поэтому я никак не хотел поддерживать действия Ельцина. Но когда началась гражданская война, выбора не осталось. 

 

Конечно, это были трагические события. И они во многом поменяли весь ход постсоветской истории России. Это были роковые события для реформ.

 

 

— Непосредственно в момент кризиса уже было поздно что-либо говорить по существу. А ранее, осенью 1991 года, я был зампредом Комитета по управлению народным хозяйством СССР и прекрасно представлял себе экономическую ситуацию в стране, и когда Ельцин мне рассказал, что он собирается делать, я убеждал его, что это авантюра и делать этого никак нельзя. Гайдару я тоже об этом говорил. Но они ничего не хотели слушать. В один день освободили цены в условиях 100% государственной собственности и сверх монополизированной экономики, которая именно так строилась более 70 лет, да еще и разорвали хозяйственные связи со всеми республиками. Я предупреждал, что следствием этого будет глубокий экономический спад и очень высокая инфляция. Так и вышло. В 1991 году инфляция была 12%, а за год реформ выросла в 216 раз!  Круто, конечно, быть «радикальными реформаторами», но это заканчивается стрельбой. Потому что повседневная жизнь людей это не приемлет, у них дети и престарелые родители… 

 

 

— Он был президентом России. Перед ним стоял выбор: хаос и гражданская война или применение силы в самом начале, чтобы это прекратить. Однако я был поражен, когда увидел танки, стреляющие в Белый дом. Такого я себе представить не мог! Применение силы в такой форме было для меня неожиданностью.

 

 

— Люди считали Кремль властью. Они ее ругали, но в принципе признавали. А, во-вторых, люди интуитивно понимали, что надо как-то вылезать из ямы, а Верховный Совет ничего в этом смысле не предлагал. Было ясно, что это не революция, не смена курса реформ, а это бунт, который ситуативно возглавили Хасбулатов и Руцкой, исходя из своих личных обид и амбиций. Да, среди протестующих были очень разные люди, в том числе и те, кто начинал как демократ, но бал там правили другие персонажи. А под руководством Макашова (генерал Альберт Макашов, сторонник Верховного Совета, —  Газета.Ru) можно было далеко зайти…

 

 

— Весь мир однозначно поддержал Ельцина. Тогда было принято считать, что в России реформы, и их надо поддерживать. В сути дела мало кто хотел разбираться. Кстати говоря, основные проблемы, которые Запад имеет с нашей страной сейчас, во многом вытекают из того, что произошло тогда. Но их роль в этом —  отдельная история.

 

 

— Уроки простые. Реформы провели так, что мафия заменила собой государство. Сегодня вся политическая система — это государство-мафия. И теперь стоит чрезвычайно сложная задача, как освободиться от этой мафии и не потерять страну.