— Григорий Алексеевич, вы в этом году впервые, кажется, не идете на выборы в Государственную думу. Почему? И насколько это тяжелое решение для вас?

— Не в этом году. Я вообще не иду на выборы впервые, начиная, если говорить о том, когда начались выборы после 1993 года. Это серьезное решение. Очень существенно изменилась политическая ситуация в стране, и я полагаю, что сейчас нужно изменить подходы к политике, и поэтому я принял такое решение в отношении самого себя. Кроме того, нужно, чтобы молодые люди шли в политику, потому что впереди трудные времена и нужно, чтобы как можно быстрее они набирались опыта. Мы специально создали такую систему, при которой люди, которые хотят участвовать в политике, могут конкурировать на равных основаниях во всей стране. И поэтому нет этого “президиума” в виде такого федерального списка, нет аксакалов, это означает приход нового поколения в политику. Я думаю, что это правильно. А я буду участвовать в ней. Сейчас необязательно, для того чтобы участвовать в политике, иметь значок депутата Государственной думы.

— Вы сказали, что политическая ситуация изменилась. Как бы вы определили природу этого изменения, и, может быть, можно сформулировать три главные вещи, которые нужно знать про современное положение дел в российской политике?

— Знаком является изменение Конституции, я даже не знаю, какое правильное слово подобрать — уничтожение Конституции, изуродование Конституции. Этот знак означает, что эпоха постсоветской модернизации завершена. Она завершена тем, что те, кто боролся и хотел построить современное, свободное, демократическое государство после краха Советского Союза, потерпели поражение.

Эта система во главе с Владимиром Путиным окружила себя врагами, создала конфликты практически по всему периметру и ведет двусмысленную, опасную и контрпродуктивную для России внешнюю политику, ведет несколько войн — одну в Украине, одну в Сирии, отправляет наемников куда-то там в Африку и в другие части света, для того чтобы там осуществлять, на мой взгляд, незаконную деятельность.

В такой системе — нужно это подчеркнуть особо — следующие поколения имеют очень сомнительные перспективы. А суть произошедшего в том, что это такое политическое устройство, которое выпало из времени. То есть весь мир идет в одном направлении (да, там есть большие проблемы, недостатки), а Россия выпала из времени и движется прямо в другом направлении.

— Складывается ощущение, что многие россияне, и в первую очередь российские элиты, в целом удовлетворены сложившейся ситуацией и рассчитывают адаптироваться к ней.

— Возможно. Но я бы тут так сказал: это наша с вами ответственность, чтобы как можно более внятно, ясно объяснять людям, что происходит. Ведь споры продолжаются по вопросам, которые уже практически не имеют никакого смысла: ну такой будет налог, ну другой будет налог, ну такие будут экономические условия жизни, ну другие в регионах, региональные бюджеты будут так сформированы, иначе… Таких вопросов, конечно, просто миллион, еще и COVID-19. А в этой системе эти споры не имеют значения. Потому что это система госкапитализма, в ней монополизация государственная достигла уже, наверное, 80%, в ней теперь, по существу, ликвидирована антимонопольная деятельность хоть какая-то, и это система, которая не интересуется частным предпринимательством, она не интересуется частным бизнесом, она вообще считает, что частный бизнес, как трава, — вырастет, и всё. Это система, построенная на том, что судебная система не только не является независимой, а теперь уже по Конституции напрямую зависит от первого лица, от президента. И спор идет по отдельным деталям этой системы. Представляете, мы сидим с вами в вагоне поезда Москва–Петербург и все спорим, надо ли нам останавливаться в Твери, на сколько времени, что там надо бы купить или сделать в Твери, кто живет в Твери, кто выйдет нас поприветствовать. И споры очень ожесточенные. А поезд идет в Краснодар, понимаете, он просто идет в другую сторону. Поэтому все наши споры на эти темы уже лишены смысла.

— А какой спор сейчас имеет смысл?

— Некоторый смысл могут иметь вот эти выборы, которые сейчас будут.

— Если бы вам сейчас пришлось делать новую политическую партию с нуля, вы бы вообще ввязались в эту историю так, как это произошло в начале 90-х?

— Это нужно было бы делать, да. Это просто очень сложно. Кстати говоря, ваш вопрос не лишен смысла, потому что наша партия… я могу завтра узнать, что она закрыта, уже в Государственной думе этот вопрос обсуждался, это может произойти в любой момент, и мы об этом думаем. И мы размышляем о том — а как нам быть, если такое случится. Ну а как быть иначе [если не создавать политических организаций]? Иначе невозможно двигать политику вперед.

— Есть очевидное, мне кажется, противоречие: если мы говорим о хорошо эшелонированном государственном капитализме и фактической диктатуре, то вопрос о создании новых политических партий выглядит риторическим.

— Послушайте, в той системе, о которой мы с вами говорим, все является проблемой. Вы можете опустить руки, спрятаться, заплакать и уйти. Я бы так не стал поступать, я бы снова стал строить другую политическую партию. «Яблоко», скажем, организовывалась как парламентская партия.

Ну в крайнем смысле это диссидентство, которое было в том числе и в Советском Союзе. Люди, которые участвовали в диссидентском движении, были готовы к тем последствиям, которые они принимали на себя. Они были готовы к шельмованию, они были готовы к проклятиям, они были готовы к арестам, они просто жили в соответствии со своими убеждениями. И вот я, например, бесконечно горд тому, что Сергей Адамович Ковалев является членом федерального политического комитета моей партии или, например, Валерий Васильевич Борщев.

— Почему «Яблоку» разрешают участвовать в выборах?

— Ну, наверное, по той же причине, почему «Новой газете» существовать.

— Да, хорошо. И почему?

— Ну так, и почему?

— У меня на самом деле нет полного ответа на этот вопрос, есть набор гипотез.

— Ну так расскажите гипотезы. Правда, вы здесь задаете вопросы, как мне бы сказали в другом месте.

— Нет, ну у нас с вами не такое место.

— Не такое место, хорошо. Я, кстати, хотел это оговорить. Но я вам скажу — они думают, что мы декорация и что вы декорация. А мы думаем, что мы не декорация. Вот и все.

— А кто прав?

— А вот жизнь покажет, история покажет.

— Где проходит та грань, когда мы с вами перестанем быть декорацией?

— Когда мы начинаем продуктивно и правильно влиять на людей, на процессы исторические и политические, происходящие в России.

— Я согласен с вами, что мы находимся в этом вопросе в одной лодке, но вы — политическая партия, и, следовательно, вы официально, на уровне устава занимаетесь тем, что боретесь за власть.

— Правильно.

— Мы не боремся за власть.

— Вы не боретесь.

— В этом смысле вы, ну вот с этой точки зрения, как только вы претендуете на власть, вы становитесь опасными.

— Верно. Нет, мы делаем одну и ту же работу… В принципе, мы должны были бы делать одну и ту же работу. Но это другой разговор. Да, они думают, что мы не опасны, и они делают все для того, чтобы мы не были опасны. А мы думаем, что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы реально заставить их понимать, что с обществом нужно вести диалог. Вот и все, вот в этом наша цель.

Но мы можем это сделать, если за нами будут много миллионов человек. Их задача — разрушить мозги этих всех многих миллионов людей, погрузить их в какую-нибудь такую бессмыслицу и не дать им воспользоваться тем шансом, который на самом деле им предоставляет «Яблоко» и, скажу откровенно, «Новая газета», если не подведу вас только этим. Думаю, что не подведу.

— Нет, не подведете. Как мне кажется, наша позиция в газете сейчас заключается (я не знаю, правильная она или нет) в том, что мы хотим честно рассказывать обо всем, что происходит в стране, но мы не политическая организация.

— Кирилл, это принципиальная ситуация. Если вы готовы к обсуждению этой ситуации, то я в вашем распоряжении, но это уже тогда разговор про газету, а не про меня.

— Да, согласен.

— И здесь разговор очень серьезный. Потому что я думаю, что вы ошибаетесь. И если вы посмотрите на примеры в мире, то вы убедитесь в этом.

— Какой пример для нас наиболее…

— Да любой, любой — «Нью-Йорк Таймс» или «Вашингтон Пост», «Гардиан» — да любую газету, какую вы назовете, я вам в один момент покажу, что она не занимается просто обществом, она занимается политикой.

— Хорошо, давайте здесь многоточие поставим.

— Ну мы оставим. Я всегда в вашем распоряжении, хоть публично, хоть не публично.

— Спасибо. Последний раз фразу о том, что они думают, что они нас используют, а мы стараемся использовать их или играть в свою собственную игру…

— Нет, не так. Они думают, что они нас используют, а мы делаем свою работу. Вот так.

— Хорошо, это более корректная формулировка. Я слышал похожие слова от Дмитрия Гудкова несколько лет назад, когда он пытался создавать «Партию перемен». В чем он ошибся, на ваш взгляд?

— Я не знаю, он просто ее не смог создать. В чем он ошибся? В том, что он, например, поддержал Собчак, если уж об этом говорить.

— Получается, что его использовали?

— Когда он поддержал Собчак?

— Ну разве здесь есть вопрос? Тут вопроса нет.

— Хорошо, я попробую вернуться к первому вопросу — про ваше участие в выборах — и связать его с тем, что мы сейчас обсуждали. Один, на мой взгляд, умный политический аналитик в контексте отставки Кузьминова из Высшей школы экономики так описал структуру авторитаризма. В авторитаризме есть первое лицо государства, и есть какие-то начальники, сидящие на своих местах, которые с ним лично знакомы. А выживание институтов — будь то хороший университет, хорошая газета, хорошая радиостанция и, возможно, хорошая политическая партия — в этих условиях зависит от того, что эти два начальника знакомы лично друг с другом. Так что в картине мира самого главного, верховного начальника понятно примерно, чем они занимаются. В этих условиях, как только вот эта связь между национальным лидером, вождем и публичным лицом какого-то проекта распадается, проект умирает. Не считаете ли вы, что сейчас вы находитесь с «Яблоком» в подобной ловушке?

— Возможно. Потому что вот эта схема, она имеет… Я о ней не читал, но она имеет право на существование. Правда, у меня есть один вопрос. Мне кажется, что Ярослав Кузьминов не разводился? А его супруга не просто в окружении, она просто первая скрипка в экономической политике, первая. Все это правительство — это все такое, вторичное.

Там другое дело. Ярослав Кузьминов из другой эпохи. Я лично его уважаю и благодарен ему за то, что он создал «Вышку», он ее создал с нуля, от начала до конца, и не всегда ему все шло навстречу. Я его лично знаю, мы не являемся близкими товарищами, но я его очень уважаю и хочу ему выразить, если это уместно, всяческую поддержку. Но он оказался, видимо, — вот мое объяснение, — он, видимо, оказался не слишком полицейским, а там студенты, а студенты — люди свободные, а там еще такие преподаватели, похожие на вас, которые тоже хотят быть свободными. Он их ограничивал (чтобы не говорить другие слова) насколько мог, ну а дальше, видимо, сказал, что — все, это вот грань, дальше я не буду. Не будешь? Отдохни. Вот и все.

— <…> Мы не знакомы с Ярославом Ивановичем лично, но я целиком вас поддерживаю в оценке значимости созданного им института — «Вышки».

— Сейчас «Вышка» — актуальный вопрос, и не только «Вышка». Потому что актуальным вопросом становится новое поколение. И если вы не являетесь достаточным цербером, достаточной такой полицейской дубиной, то вас будут отодвигать.

— Да, это просто тоже отдельная тема, и она очень важная. Я просто хотел спросить, видите ли вы здесь некоторую аналогию с «Яблоком». Давайте я чуть более жестко сформулирую этот вопрос. Вот Володин прославился своей фразой про то, что не будет Путина — не будет России. Ну это смешная фраза и страшная одновременно…

— Совсем не смешная, она серьезная.

— Нет ли в этом авторитаризме такого механизма, когда в этой фразе можно заменить фамилию и организацию или структуру и получится то же самое: нет Муратова — нет «Новой газеты», нет Венедиктова — нет «Эха Москвы», нет Явлинского в списке — нет «Яблока»?

— Ну может такое быть. А мы попробуем. Правда, вы знаете, сколько лет я уже не председатель партии? 13 лет. Я 13 лет не имею права подписи финансовых документов, и я 13 лет не могу никого принять на работу и уволить.

Я хочу, чтобы фракция училась работать самостоятельно, и чтобы росли политические лидеры. Это очень трудная ситуация, но это надо делать. Вот вам такой ответ. Я постараюсь доказать, что новое поколение тоже может работать. Я же тоже не все понимаю. Вот молодые люди лет 30–40, они по-своему видят мир, и они по-своему знают, как его организовывать, или надеются. Я буду им помогать. Я уже однажды сказал, чем вызвал какое-то удивление: я готов быть помощником наших ребят, если они пройдут в Думу, что неизвестно. Но если пройдут, я готов быть помощником.

— Большую реакцию вызвала ваша рекомендация сторонникам Навального не голосовать за «Яблоко» на выборах. Читали ли вы то, что люди об этом пишут в интернете, и не жалеете ли вы об этой формулировке?

— Нет, я готов ее повторить еще раз. Я не хочу их обманывать. Есть сторонники Навального, они, очевидно, хотят, чтобы в стране осуществлялись такие политические направления, которые представляет собой Алексей Навальный. Мы их не будем реализовывать, и я их не хочу обманывать. Я не хочу говорить накануне выборов, что вы, пожалуйста, за нас проголосуйте, а потом отказываться от проведения такой политики. Так не будет. Я им говорю сегодня: мы не будем проводить политику Алексея Навального, мы не будем, потому что мы с ней не согласны. Мы другую задачу будем решать, но это уже другой вопрос.

— У вас совсем нет общих ценностей с Навальным?

— Я не знаю, наверное, есть, он же живой человек. Если уж вы, как и все, решили поговорить о Навальном, пожалуйста: для нас принципиально важно — это расследовать его отравление, чем уже никто не хочет больше заниматься. Для нас это имеет абсолютно ключевое значение, это записано в нашей программе, если вы ее видели, официальную программу, которую мы сейчас подали на регистрацию вместе со списками. Прямо в первых строках — что самым принципиальным вопросом является освобождение политических заключенных, но еще раньше — расследование отравления Навального. Потому что отравление Навального стоит в одном ряду с тем, что произошло с Немцовым, с тем, что произошло с Кара-Мурзой, с тем, что произошло с Куашевым, с тем, что произошло с Щекочихиным, который, как всем известно, был членом «Яблока» и умирал прямо на глазах от отравления. И я много знаю об этом, потому что со мной разговаривали врачи, которые потом куда-то исчезли. Короче, я очень точно сформулирую:

— Ваша метафора про поезд, который идет в Краснодар, мне кажется, может подходить и к этому сюжету. Допустим, сторонники Навального хотят какой-то принципиально другой России как политической цели по сравнению с идеями «Яблока». Однако не является ли это спором об остановке в Твери в нынешних условиях, когда действуют «эскадроны смерти», когда политический террор является нормой, когда в стране растет число политзэков самого разного толка, и каждый из нас, в общем, рискует повторить эту судьбу? Не является ли в этой ситуации долгом людей проголосовать за «Яблоко» с такой программой вне зависимости от того, являются они сторонники Навального или нет?

— Да, но возможность-то у них такая остается. Если они понимают то, что вы сказали, что так сложились обстоятельства, что у них нет своей партии, а есть «Яблоко», то пускай выбирают, но только знают, что политическую программу Навального, в смысле политические программы Навального — национализм и все прочее — мы не будем выполнять.

— То есть все-таки тем сторонникам Навального, которые хотят расследования отравления, освобождения политзэков и прекращения политического террора, вы рекомендуете голосовать за «Яблоко»?

— Нет, я говорю — у них есть такая возможность, пусть они принимают решение. Вот рекомендовать или не рекомендовать — это дело вашей газеты, а не мое. Я должен быть со своими избирателями честен, и я им честно говорю: программу коммунистов мы выполнять не будем, программу Жириновского мы выполнять не будем, программу так называемой «Справедливой России» мы выполнять не будем, против политики и программы Владимира Путина будем бороться всеми силами, не будем выполнять и программу Навального.

— Я все-таки не совсем понимаю здесь границы. Не является ли остановка и прекращение политического террора наиболее важной политической задачей на ближайшее время и почему в этих условиях сторонники Навального не являются вашим электоратом?

— Это им решать. Ну вот что? Это им решать. Если являются, пусть голосуют.

— Григорий Алексеевич, я не понимаю, почему вы не сказали: хотите, чтобы в стране не было политического террора, голосуйте за нас. Если бы вышли с этим тезисом, то общественная реакция же совсем другая была бы.

— Нет, еще раз.

— Это очевидно, да.

— Хорошо. Ну хоть это очевидно. А во-вторых, это вещь настолько очевидная, что все это должны понимать сами. Я считаю моих избирателей умными. Я им говорю, что вот политическая программа, наша политическая программа вот такая, вот это мы не будем делать — мы вам говорим честно, — и еще много чего не будем делать, а вот это будем. Вы сами можете… Если вы за свободу, там же написано, программу возьмите нашу и прочтите, все, кто за это, пускай голосуют. Но мы не будем выполнять другие программы, будем вот эту выполнять. Поэтому я вас не обманываю. Просто немножко с улыбкой я вам должен сказать, что, может быть, вы впервые столкнулись с тем, что политик не обманывает. Ну вот я стараюсь, я учусь не обманывать.

— А что важнее — не обманывать или пройти в Думу?

— Зачем проходить в Думу, если ты будешь обманывать, для чего, какая от тебя будет польза? Ты же дальше будешь обманывать. А потом ты сделаешь так, как сделали в 1993 году — обменяли амнистию на расследование убийства людей в Белом доме. Кто? Те, кого убивали. Я эти уроки получил. Мы пришли с тем, что первая же Дума должна заняться, прежде всего, парламентским расследованием расстрела Белого дома, кто до этого довел. Тогда еще я сформулировал заявление о “братоубийстве”. Знаете, есть доведение до самоубийства, а это было политическое доведение до братоубийства. И мы требовали. Но Кремль предложил коммунистам и ЛДПР, а давайте мы амнистию проведем, а вы закроете расследование. И они все согласились. Все, кроме «Яблока». Вот так это и делается, если обманываешь.

— Это важный пример для нашей истории, но он, кажется, не является единственным и у нас, и в целом в мире. Скажем, если посмотреть на историю Польши и «Солидарности». Очевидно, что там были антикоммунистические настроения, которые объединили самых разных людей, — нужно остановить диктат Коммунистической партии, это нас объединяет, мы должны это сделать, после этого мы все перессоримся на следующем этапе. Почему сейчас у нас не такая ситуация?

— У нас не такая ситуация. В «Яблоке» есть много разных людей — есть социал-демократы, есть правые либералы, есть социальные либералы, есть просто демократы. Если бы была многопартийная система нормальная, то такого разнообразия внутри одной партии бы не было. Мы из-за этого очень часто сталкиваемся с большими внутренними проблемами. Но есть определенная граница. Скажем, гомофобия, национализм, расизм, сталинизм — всё, есть граница.

— Речь ведь не идет о том, чтобы вы приняли Навального в «Яблоко» или приняли в свои ряды активистов Навального. На мой взгляд, драма, которая разворачивается сейчас, — это вопрос о том, дает ли «Яблоко» людям какую-то надежду. Допустим, я человек, который, может, и не читал никакие программы, может, не такой уж и умный, но я понимаю, что в стране происходят какие-то чудовищные вещи, я не хочу, чтобы людей сажали, и я пойду и проголосую за какие-то базовые вещи — за свободу и против террора.

— Ну мы будем очень признательны и будем благодарны. Но мы предупреждаем, что вот эти вещи для нас являются абсолютной ценностью, мы за них будем бороться. Но когда мы будем за них бороться, мы не будем реализовывать программы, ну еще раз повторю, Навального. И мы поэтому говорим честно вам как избирателю: вы выбирайте, что для вас важнее.

Да, это необычный разговор в ходе избирательной кампании. Но вы знаете, почему он получился? Потому что, к великому сожалению, мы остались одни. Потому что если бы было три-четыре партии, как было раньше, так вот тогда все конкурируют за избирателя, выбирают, просят… Это конкуренция, понимаете, когда фундаментально они за одно и то же, но у них есть различия. У нас другое положение, понимаете.

и мы уже десять лет это наблюдаем — куда ведет «умное голосование». И мы считаем это абсолютно неприемлемым. Более того, считаем, что «умное голосование» — это прямая поддержка «Единой России» и поддержка политики Путина, — вот что такое «умное голосование».

— Некоторые сторонники Навального, в частности, Олег Степанов, утверждали в ходе последних событий, что в частных разговорах представители «Яблока» говорили, что выдвигать список с большим количеством активистов, участвовавших в последних протестах, занимающих известную такую непримиримую позицию по отношению к Владимиру Путину и рискующих стать политзэками или уже являющимися ими, просто слишком опасно для партии — ее могут снять с выборов. И поэтому, по их версии, «Яблоко» с ними не готово сотрудничать.

— Нет, я этого не слышал. Но я хочу сказать, это же список. У нас было 1600 заявлений, мы смогли удовлетворить 400.

Ну, например, мы не взяли (я не хочу ничьи фамилии называть, но вы, если назовете, то и я буду называть) Сидорова, а на его место поставили нашего Иванова, с которым мы десять лет сотрудничаем, который работает в «Яблоке». Например, у нас есть такие люди, как Шлосберг, я что, Шлосберга должен снять, а вместо него поставить Степанова, что ли? С какой стати? Потому что товарищ Сидоров, он к нам идет зачем? Да не нужны мы ему, ему не хочется подписи собирать, вот и все, простой вопрос.

— Один наш общий знакомый сказал, что вот эта риторика, которую вы сейчас воспроизводите, ему хорошо понятна: нельзя использовать «Яблоко» как трамвай, которым ты пользуешься раз в пять лет, когда тебе не нужно собирать подписи.

— Так это всем понятно.

— Но ведь есть другие примеры. Вот, насколько я знаю, Марина Литвинович не активистка «Яблока».

— Вот это другой вопрос.

— Но с Литвинович вы готовы сотрудничать.

— Да.

— А с какими-то другими людьми, которые к вам приходят, потому что они не хотят собирать подписи, вы сотрудничать не готовы?

— Да.

— А в чем разница?

— Она личность, у нее есть заслуги. Она написала такую брошюру про Беслан, которую не написал никто. Она обошла три тысячи заключенных, и ее выгнали из ОНК за это, за то, что она смелая. Я этого еще не проверял, но если это правда, что она вышла вчера против Лаврова [с призывом снять его с выборов]…

— Да, она сделала так.

— Вот я ее поддерживаю, это правильно она сделала. Почему же ее не поддерживать-то?

— У меня есть серия вопросов, которые вам, ну вам или партии, задают люди в интернете, и они мне кажутся важными, но эти вопросы — не мои. Я буду их цитировать.

— Хорошо, что вы предупредили.

— Да. Первый вопрос такой. «Яблоко» боится выдвигать кандидатов Навального, потому что если это случится, то «Яблоко» пойдет за Навальным, партия будет признана нежелательной экстремистской организацией, кто-то окажется в тюрьме, а еще, не дай бог, если вдруг будет высокий уровень поддержки «Яблока», то вы превратитесь для властей из декорации во что-то более угрожающее.

— Хорошо.

— Вы не боитесь?

— Ну мы не хотим, чтобы нас уничтожили, но не в этом дело. Потому что нас могут уничтожить и за Пивоварова…

— Ну и за Шлосберга.

— И за Шлосберга. Тогда о чем разговор-то? Вот я вам отвечаю. И за ту же Литвинович.

— Еще видел текст с таким содержанием в интернете: «Яблоко» участвует в операции администрации президента с кодовым названием «Забыть Навального», Навального как фактора российской политики. Не должно быть такого политика, следовательно, не должно быть тех людей, которые его поддерживают, в списках любых партий и вашей, в частности.

— И поэтому мы требуем расследования отравления в нашей официальной программе? Почитайте нашу официальную программу, она с этого начинается, и там написаны слова, которые так дороги тем, кто написал этот пост, — расследовать отравление, по буквам — Алексея Навального. А что касается… дай ему бог здоровья, пусть он будет здоров, пусть он живет сто лет, пусть он работает, мы будем с ним конкурировать, мы будем с ним дискутировать, мы его очень хорошо знаем, он восемь лет был в «Яблоке» и будем очень рады, если у него изменятся политические взгляды. К сожалению, они не меняются.

— Ну да, сначала надо выйти на свободу, а потом уже объявить о том, что его политические взгляды либо изменились, либо не изменились.

— Он пишет посты каждый день, так что у него большая возможность.

— Опять вопрос, который, как мне кажется, людей волнует. Один известный социолог написал: «Голосовать за «Яблоко» по спискам ни в коем случае не нужно, потому что это голоса за «Единую Россию». В округах можете проголосовать за кандидатов, если вы считаете, что они могут пройти».

— Этого я не понимаю. Объясните, что такое голосовать за «Яблоко» — за «Единую Россию»? Это потому что мы…

— Не наберете 5%, да.

— Ах, в этом смысле? Дорогие мои, это вы решайте, это вопрос вашей совести и принципиальности. Можете голосовать за «Единую Россию», она точно пройдет. Или голосуйте, я не знаю за кого, — за Жириновского, он, скорее всего, тоже пройдет. И вы сохраните свой драгоценный голос, пожалуйста, это у вас всегда есть такая возможность. Вообще, можете тогда всю жизнь голосовать за Путина, он всегда пройдет.

— Последний вопрос в этой серии цитат. Самое, наверное, такое трагикомичное, что я читал по поводу этой дискуссии — это своего рода повторение знаменитого лозунга: «Назло бабушке отморожу уши». Люди пишут так: «Если Явлинский не хочет, чтобы за «Яблоко» голосовали сторонники Навального, то нужно пойти и проголосовать».

— Ну хорошо.

— Вы были бы рады, если бы так случилось? Протестное голосование, против вас направленное. Как вам такое?

— Лично против меня?

— Да, но в поддержку «Яблока» при этом.

— Это, наверное [люди пишут], потому что жара большая, потому что это ку-ку такое. Я еще раз хочу сказать, ситуация в стране очень серьезная, драматическая, и я хочу всем предложить, может быть, впервые такая драматическая, очень осмысленно голосовать, особенно аудитории вашей замечательной газеты. Это очень важно, сейчас очень нужно осмысленно, честно, глубоко продумать все и проголосовать. И я всегда открыт перед вами всеми, я имею в виду сейчас наших зрителей и слушателей. Друзья, я перед вами всеми открыт, вы можете меня спрашивать о чем угодно, в любое время, я буду отвечать часами, я готов к вам приходить, приезжать, встречаться

— Сейчас много говорят об осмыслении новейшей российской истории — наверное, потому, что тридцать лет событиям 1991 года. Я предлагаю такой мысленный эксперимент: учебник российской истории, написанный в 2100 году. Проходит сто лет, совершенно все меняется, какие-то другие силы действуют, будем надеяться, что страна сохранится все-таки, несмотря на все усилия наших властей. Как вы думаете, что там про вас и про «Яблоко» напишут в этом учебнике? И что бы вы хотели, чтобы там написали?

— Вот что напишут, я не знаю. А что бы я хотел, я скажу. Вот я хотел бы, чтобы появилась такая статья в Википедии, или как это будет тогда называться, которая была бы посвящена тому, что в России в 1917 году была революция, потом был советский режим, потом были реформы, потом они оказались неудачными, потом к власти пришел авторитарный режим, коррумпированный, а потом удалось изменить эту ситуацию в принципе, и в России появились возможности, появилась свобода, молодые люди перестали уезжать, ученые перестали уезжать, наоборот, со всего мира стали люди приезжать, Россия стала одной из самых интересных и прогрессивных стран мира, в которой есть свобода, уважение к человеку и, самое главное, жизнь без страха. Жизнь без страха. А дальше там сноска: «В этом приняли участие…» И вот мне бы очень хотелось, чтобы в огромной сноске, где будет много-много всяких людей, названий организаций, было написано — партия «Яблоко». Григорий Явлинский, «Новая газета», Дмитрий Муратов. Вот я хочу быть таким history footnote (примечанием к истории. — Ред.), таким правильным примечанием. Я люблю свою страну.