В интервью итальянскому журналу il Mulino российский политик и экономист Григорий Явлинский рассказал о том, почему не была реализована программа «500 дней», как Россия в два шага проделала путь от советской экономики к госкапитализму и что, в первую очередь, необходимо сегодня российской экономике? 

— Откуда взялась программа «500 дней»? Кому принадлежит исходная идея создания такой программы?

— Первые наметки этой программы появились в 1982–1983-х гг. Я тогда работал заведующим сектором хозяйственного механизма в научно-исследовательском Институте труда, который принадлежал Государственному комитету по труду и социальным вопросам СССР. Моей задачей был анализ экономики СССР и нового хозяйственного механизма, как тогда это звучало. Уже тогда, анализируя экономику, я подготовил большой доклад. Было ясно, что экономическая система СССР очень неэффективна и очень плохо работает, перспектив у нее не видно. Вот тогда и появились первые соображения о том, как должна выглядеть экономическая система СССР и какие принципиальные решения и реформы надо проводить. 

Разработчики программы «500 дней»: крайний справа — Григорий Явлинский, третий справа — Михаил Задорнов, третий слева — Сергей Зверев, крайний слева — Алексей Михайлов

Затем, уже в 1988–1989-х гг., я работал заведующим сводным экономическим отделом Совета министров СССР в Комиссии по экономической реформе, и там у меня состоялся целый ряд бесед с Николаем Ивановичем Рыжковым, премьер-министром СССР, в которых я пытался подробно аргументировать, что нужна другая экономическая система в целом, что существующая экономическая система СССР не работает и работать не будет. Задачи все время ставились все новые и новые, а что делать, руководители не знали. И даже изложение принципов новой экономической системы не позволяло добраться до их сознания о том, что и как нужно делать. На одном из таких совещаний, я своими глазами увидел, что премьер-министр хотел бы, но не знает, что поручить министерствам и ведомствам делать, для того, чтобы изменить экономическую систему. Он даже не знал, что с них спрашивать, какие им задавать вопросы, потому что рыночная экономика и плановое хозяйство настолько сильно различались, что проработавший всю жизнь в плановой системе Николай Иванович Рыжков так и не знал, как переходить к рыночной системе. 

Отсюда появилась идея не просто написать программу реформ по блокам, — скажем, блок финансов, блок бюджета, блок налогов, блок производственный, — а рассчитать реализацию этих блоков по времени: что нужно делать сначала, что потом, что затем и так далее, какие принимать решения, что будет происходить, если результаты не будут достигнуты, какие результаты должны быть достигнуты на каких этапах и так далее. 

Именно в этой схеме появилась идея сначала 400 дней, а потом 500 дней. Расчет был на 1,5 года, потому что примерно на 1,5 года было понятно, что конкретно надо делать, чтобы перевести гигантскую плановую экономику Советского Союза на рыночные рельсы. Предполагалось, что после полутора лет нужно будет принимать новую программу и новые решения. 

Программа «500 дней» никогда не предполагала, что в результате нее Советский Союз превратится в Швейцарию. Она говорила о другом — что нужно делать в первые 1,5 года для того, чтобы заложить фундамент продолжения реформ, а вовсе не построить уже новую экономику. Суть программы «500 дней» заключалась в том, что нужно создать частную собственность в России, нужно создать средний класс, что за накопленные за советское время сбережения гражданами должна приобретаться малая и средняя частная собственность, и таким образом будет сбалансирован спрос и предложение. Но самое главное – заложить фундамент новой политической системы, основанный на свободных людях, у которых есть частная собственность, то есть сформировать средний класс.

Программа «500 дней» была разработана в конце 1989 — первой половине 1990 года. Разработана она была с учетом того опыта, который был получен в результате реформ в Республике Польша, куда я, как глава делегации, прибыл. В январе – марте 1990 года я своими глазами наблюдал, как идут реформы так называемой «шоковой терапии», которую осуществлял Бальцерович, и какие там были результаты. Кроме того, весной 1990 года у меня была длительная командировка в Японию, в которой я тоже старался понять, а как строились реформы в Японии после сентября 1945 года, какие решения принимались по каким хозяйственным направлениям. Польский и японский опыт оказал большое влияние на выработку моей программы, и где-то к маю 1990 года появился текст «500 дней. 

— Почему программа не была реализована?

— Прежде всего нужно сказать о принципиальном сопротивлении всего советского истеблишмента частной собственности и рынку. Это было их твердое желание не допустить появления частной собственности и рынка. Кроме того, и Горбачев, и Ельцин были очень далеки от любых экономических представлений. Что касается Горбачева, он все время хотел каких-то компромиссов, но в экономике компромиссы имеют очень ограниченные возможности, диапазон их очень ограниченный. Поэтому он постоянно привлекал к этой работе штатных академиков того времени и своих помощников, и это извращало смысл моей программы. В конце концов Верховный Совет СССР, который еще тогда существовал, отказался принимать «500 дней».

Что же касается Ельцина, то с ним была другая история. Я представлял программу «500 дней» в Соединенных Штатах, там в Вашингтоне проходило совместное заседание Международного валютного фонда и Мирового банка, и на полях этого ежегодного мероприятия состоялась большая конференция по обсуждению программы «500 дней». Программа была переведена на английский язык. В конференции участвовали десятки специалистов из самых разных стран, министры финансов многих стран. Это длилось целую неделю, я докладывал эту программу, было довольно подробное и обстоятельное обсуждение, было много вопросов, дискуссий. В итоге этого обсуждения на заключительном заседании выступил Янош Корнаи, очень известный венгерский профессор, специалист по реформам, по макроэкономическим реформам и макроэкономической политике, и он заявил, что программа «500 дней» будет одной из самых эффективных и что это, пожалуй, лучшая программа в Восточной Европе по реформам. Ну вот, естественно, меня это очень обрадовало. 

А наутро мне в гостинице сообщили, что мне звонили от сенатора Доула, который был лидером республиканцев в Сенате. Я слышал о нем, но никогда с ним не разговаривал, не был с ним знаком. И он, сенатор Доул, просит меня приехать в Сенат, чтобы с ним поговорить. Я впервые в жизни побывал тогда в американском Сенате, встретился с сенатором, и Доул мне сказал вот что. Он сказал: «Я вас приветствую и хочу сообщить вам, что я на днях встречался с Борисом Ельциным. И вот Борис Ельцин спросил меня, насколько опасна программа „500 дней”. И я сказал, что это непростая программа и, конечно, в ней есть риски, она полезная и правильная, но в ней есть риски. И тогда он сказал: „Я не буду ее выполнять, у меня весной (то есть весной 1991 года) выборы, и я не буду выполнять эту программу, потому что вы говорите, что она опасная”. Так вот, молодой человек, я хочу вам об этом сообщить». 

Иначе говоря, отвечая на ваш вопрос, почему не была программа реализована, я хочу сказать: и Ельцин, и Горбачев не стали реализовывать эту программу, во-первых, потому, что не понимали ее содержания, а во-вторых, потому, что были очень озабочены политической конкуренцией и не хотели ее реализовывать по политическим причинам. 

— Как программа сочеталась с ценностями и с новым мышлением перестройки? Программа и перестройка могли спасти СССР от распада?

— Перестройка сама по себе была довольно эклектическим явлением, в нее включались самые разные вещи. Одна из важнейших ее черт, если уж говорить о перестройке, была свобода слова. Горбачев действительно принял решение о том, что люди могут говорить то, что они думают, и за это их не только не исключают из партии, не только не увольняют с работы, не расстреливают, вообще никак не наказывают. То есть все формы преследования за открытое и гласное высказывание своих мыслей были прекращены. В СССР наступила настоящая свобода слова. Лично я думаю, что это и было главным событием перестройки и главным инструментом, который изменил все и привел СССР к тому, что он прекратил свое существование. Я лично так думаю, именно свобода слова к этому привела.

Президент СССР Михаил Горбачев и президент РСФСР Борис Ельцин, 1991 год

Что же касается программы «500 дней», то программа «500 дней» была адресована на то, чтобы в СССР, в России появилась частная собственность. И в этом смысле программа, конечно, выходила за рамки перестройки, потому что частная собственность как основная форма собственности и свободный рынок как основная форма экономики в перестройку, конечно, не включались. Программа «500 дней» по существу рождала самоуважение в людях. От распада СССР она, конечно, не спасала, но создавала основу для экономической интеграции и для единого рынка по примерно такой модели, какая была в Европейском союзе. Конечно, другой совсем, но суть была в том, что экономическая интеграция союзных республик на базе рыночной экономики и частной собственности могла обеспечить очень интересную перспективу для всего постсоветского пространства.

— Что, на ваш взгляд, было особенно неправильно в перестройке Горбачева? 

— Перестройка Горбачева и выход из тоталитарной системы настолько грандиозное мероприятие, что сегодня, спустя 30 лет, говорить о том, что тогда было у Горбачева неправильно, на мой взгляд, несерьезно. Я уже сказал вам, что фундаментом всех изменений была свобода слова, это было ключевое и самое правильное, самое глубокое решение, которое вообще привело ко всем остальным изменениям. 

Что же касается всего остального, я должен сказать вам, что, с моей точки зрения, препятствия перед Горбачевым стояли по всем направлениям. Все окружение Горбачева, почти все, за исключением одного-двух человек, были против того, что он делал. Пустые магазины раздражали людей до предела, а экономика переставала работать. Не было кадров, не было никакого понимания. Иначе говоря, все было против него, а он тем не менее продолжал все свои усилия, ну, насколько он тогда мог. Поэтому сегодня ругать перестройку Горбачева я бы не стал. 

Было много таких моментов, которые казались непоследовательными, было много противоречий. Однако должен сказать, что, вполне возможно, эти непоследовательности и противоречия и позволили именно Горбачеву сделать то, что произошло, потому что если бы он открыл свои карты и все делал последовательно и в одном направлении, то неизвестно, какая реакция была бы у очень консервативного и даже реакционного окружения на его политику. А так они его политику не понимали до конца, все время терялись. И тем не менее все равно, как вам известно, произошел путч. Еще раз повторю, говорить о недостатках перестройки сегодня мне кажется неправильным. 

— Как вы оцениваете экономические реформы девяностых и их итоги, в том числе и сегодняшнее господство неолиберализма в России?

— Для того, чтобы оценить реформы девяностых, я предлагаю вот как подойти к этому вопросу. В декабре 1991 года, когда реформы были объявлены, инфляция в России была 12%, а в декабре 1992 года инфляция была 2 600%, цены выросли в 26 раз, это была гиперинфляция. Только по одному этому признаку можно сказать, что реформы оказались неудачными. Но, кроме того, надо добавить, что в течение первых лет был существенный спад производства: 12% в первом полугодии 1992 года, 14% в первом полугодии 1993 года, 20% с лишним в первом полугодии 1994 года… Это я специально называю такие периоды, для того чтобы показать, насколько существенным был спад. Усилилась безработица бесконечно. В 2,5 раза упали доходы населения, все это затянулось на очень долгий период. И еще одним существенным обстоятельством была утрата рынков. Мы, конечно, потеряли весь рынок в Восточной Европе, и отказ от экономического договора с союзными республиками привел к тому, что мы потеряли даже рынок СНГ. 

Все это вместе привело к следующему. В результате гиперинфляции произошла по факту конфискация сбережений. Граждане потеряли все свои сбережения, которые у них были за советское время. Эти сбережения были не слишком большие, но они были, и нужно было на эти сбережения осуществлять малую и среднюю приватизацию, разрешить гражданам покупать государственную собственность. Вот какой должен был быть путь реформ. Создание среднего класса, создание первых фундаментальных основ рыночной экономики в форме частной собственности – это и должно было быть главной задачей, на мой взгляд. 

Вместо этого занялись совсем другим – либерализацией цен, которая на самом деле означала либерализацию государственных монополий, потому что никаких частных предприятий в России не было. В результате всего этого мы не получили ни среднего класса, ни частной собственности, и конфискация средств населения в виде гиперинфляции привела к тому, что в России возникла криминальная приватизация. Криминальная приватизация в виде залоговых аукционов заложила фундамент всей российской экономической системы, слияние собственности и власти, слияние бизнеса и власти. Вот это слияние власти и бизнеса, власти и собственности привело к тому, что в России появилась вот та самая олигархическая корпоративная система, которая есть сегодня. 

Что это означает? Это означает, что в этой системе невозможно разделение властей, поскольку нет отделения бизнеса от власти и нет отделения собственности от власти; поэтому невозможны независимые средства массовой информации, и поэтому в России отсутствует реальная парламентская система. Вот к чему привели реформы 1990-х гг. Повторю еще раз: это произошло просто в два шага — сначала гиперинфляция, потом криминальная приватизация и создание олигархической системы собственности в виде слияния власти, собственности и бизнеса воедино.

Что касается сегодняшней России и сегодняшнего дня, то надо сказать, что в России сегодня госкапитализм. Сегодня в России нет ни приватизации, ни минимизации государственных расходов, ни увеличения роли частного сектора, отсутствует неограниченная свободная торговля, отсутствует дерегуляция, наоборот, возрастает регулирование экономики. То есть все, что вы меня спросили о неолиберализме, – да нет в России сегодня никакого неолиберализма, в России есть сегодня госкапитализм, и он нарастает. 

Доля государства в экономике, доля государственной собственности в экономике выше 75%, конкуренция крайне ограничена, олигархические группы разрастаются, и они, собственно, определяют и кадровый состав правительства, и направление экономических инвестиций, и направления расходов. Огромные государственные расходы, огромные военные расходы, расширение естественных монополий и власти естественных монополий – это и есть характеристика сегодняшней экономической системы. Сегодняшняя экономическая система – это система государственно-монополистического капитализма. 

— Что было бы необходимо сегодняшней России, чтобы преодолеть неравенство и нищету и обеспечить доступность к тем базовым правам, например, на хорошее образование и здравоохранение?

— Ответ на этот вопрос простой: сегодня для того, чтобы достичь этих целей, чтобы преодолеть неравенство и нищету, обеспечить доступность к базовым правам, необходима иная внутренняя политика, иная внешняя политика, другая экономическая политика. Вообще вся политика Путина ведет Россию в тупик, поэтому необходимы принципиальные изменения. России необходим, и это очень серьезно, европейский вектор развития. Россия должна развивать и экономику, и внутреннюю политику, и внешнюю политику в направлении все большей интеграции с Европой. А на самом деле она делает все наоборот: политика Путина — это политика изоляции, это политика попытки прижаться к Китаю, это политика, как сказал Владимир Путин, «отдельной цивилизации». И это грубая, серьезная ошибка. Нужно прекратить конфликты с Украиной, прекратить войну в Сирии, совсем другими делами надо заниматься. Россия идет сейчас по совершенно неправильному пути. 

Поэтому говорить, что нужны, например, какие-то другие налоги, или какие-нибудь другие экономические программы, или другое расходование бюджета, абсолютно не имеет никакого смысла. Фундаментальным вопросом является изменение политики. Должна быть современная, на мой взгляд, современная либеральная, демократическая, открытая политика, направленная на свободу, на закон, на правовое государство, на то, чтобы человек, люди жили без страха, чтобы было уважение к человеку, и чтобы у человека были возможности творчества, – вот основные направления. Права человека, свободы и равные возможности – это и есть главный рецепт, для того чтобы у граждан в России был доступ к базовым правам, хорошее образование и здравоохранение, вообще чтобы у страны был успех. 

— Ваша партия с 2004 года не представлена в Государственной Думе. Как вы считаете, почему? Почему ваши идеи и принципы не встречаются с широким одобрением и поддержкой населения?

— Ответ на ваш вопрос мне представляется простым: в России нет свободы слова и нет состязательных выборов. Если бы в России была свобода слова и состязательные выборы, мы были бы в Думе. Широкие слои населения ничего не знают о наших идеях, ничего не знают о наших принципах. Обо всем, что я вам рассказал, широкие слои населения ничего не знают, а те, кто знают из интернета, например, тот миллион человек или около миллиона человек, которые за нас голосуют, они за нас и голосуют. Но это мало в наших условиях. 

Для того чтобы наша партия была, как вы спрашиваете, в Государственной Думе, нужно только одно. Если бы нам дали возможность, вот мне, например, дали возможность в течение года объяснять по телевидению, по Первому каналу, по «России», по другим государственным каналам или на частном телевидении, в нужных форматах объяснять, в чем состоит наша политика и чего мы добиваемся, что мы считаем полезным для России, я не сомневаюсь, что у нас был бы не миллион избирателей, а как минимум 10 миллионов избирателей, это абсолютно для меня очевидно. Просто нам заткнули рот, это правда. Кроме того, Россию насыщают страхом, это тоже правда. В России свернута в политическом смысле вся свобода слова, и это тоже правда. Вот, собственно, и все, вот почему наши идеи якобы не поддерживают… Просто о них не знают, в этом проблема, а не в том, что они не воспринимаются. 

Я верю в наш народ и знаю, что он с пониманием, с большим пониманием и поддержкой относится к нам. Кроме того, конечно, выборы в России долгое время фальсифицируются, а сейчас, я думаю, в этом году уже события показали, что выборы не просто фальсифицируются, они просто планируются, просто заранее определяются результаты. Поэтому значительная часть населения поддержала бы наши идеи, если бы она о них хотя бы знала, в этом лично я убежден. 

— В политике России вы часто выступали против, в том числе против чеченских войн, против действий в Украине, и не боялись поддерживать свои идеи, принципы и предложения. Сегодня что особенно вас волнует в путинской политике?

— Сегодня меня волнует, что вся политика Путина, будь то внешняя, внутренняя или экономическая, она тупиковая. Но особенно остро стоит вопрос на сегодняшний день о возможности столкновения с Украиной. Столкновение с Украиной, война, в том числе и готовность к большой войне, которая может возникнуть просто провокационно, из-за какого-то нечаянного события или умышленно, из-за бряцанья оружием постоянного, попытка лишить Украину суверенитета – вот все это мне кажется сегодня очень острым. 

Если говорить прямо о сегодняшнем дне, то меня также беспокоит поглощении Белоруссии. Меня беспокоит ухудшение отношений с миром, с Западом. Новая холодная война, новая милитаризация – вот все эти направления меня очень беспокоят. 

Меня также беспокоит наращивание репрессий внутри России: иностранные агенты, значительное число политических заключенных, которых уже больше 400 человек, навешивание ярлыков в виде экстремизма, попытки искать шпионов… То есть вот это возвращения к суперавторитарному, или я бы даже сказал к тоталитарному, режиму меня, конечно, очень беспокоит.

Меня беспокоит и то, что в течение 20 лет не меняется власть в России и еще до 2036 года снова продлены полномочия президента Путина, он может избираться до 2036 года, у него обнулены сроки. Все это не может не вызывать большого беспокойства, потому что это приводит к тому, что Россия постепенно втягивается в состояние изолированной, авторитарной власти и государства, которое конфликтует со всеми по всему периметру и имеет затухающую экономику. 

Итак, говоря коротко, больше всего меня беспокоит возможная война с Украиной. Я против войны, против аннексии Крыма, против войны в Донбассе. Очень неприятны, еще добавлю, тенденции, связанные с нарастанием сталинизма, национал-большевизма, изоляции России, наступление неосталинизма и корпоративное устройство государства. 

А вообще говоря, диагноз такой: в России наступила эпоха постмодернизма, при том что модерна в России не состоялось, и это еще одна черта сегодняшней России, которая не вызывает оптимизма.

— Последний вопрос о вашем бывшем соратнике по партии, широко теперь известном на Западе Алексее Навальном. Безусловно, речь идет о весьма противоречивой фигуре, на которого многие, кроме большого количества близоруких экспертов на Западе, хвалящих его несмотря ни на что, смотрят одновременно с подозрением и уважением. Как вы сегодня на него смотрите?

— Для меня и для нас политика Навального категорически неприемлема. Я об этом много писал и говорил. Лично ему я желаю сил, здоровья, выхода на свободу. Он в тюрьме, российская тюрьма тяжелая и страшная. Ну как можно смотреть на человека, который там? Я ему сочувствую как человеку, лично ему, но политику его категорически не разделяю ни прежнюю, ни нынешнюю.