Осенью 1993 года в России разразился политический кризис, который завершился расстрелом Белого дома, или, как его тогда называли, Дома Советов. 21 сентября, после длительного противостояния парламента и президента, Борис Ельцин подписал указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации». Этим указом он распустил Верховный совет (ВС) и назначил выборы «нового парламента Российской Федерации» – Федерального собрания. Фактически это предполагало введение президентского правления до декабрьских выборов депутатов.

Конституционный суд под председательством Валерия Зорькина немедленно признал указ Ельцина неконституционным. А президиум ВС во главе с Русланом Хасбулатовым принял постановление о прекращении полномочий Ельцина и назначении вице-президента Александра Руцкого исполняющим обязанности главы государства. Противостояние двух ветвей власти, которое ощущалось и в регионах, привело к уличным столкновениям в Москве, которые шли с переменным успехом, пока верные президенту войска 4 октября не взяли Белый дом. За время кризиса в столице погибло 158 человек, 423 получили ранения.

«Ведомости» поговорили с Григорием Явлинским о событиях 30-летней давности, о его отношении к кризису 1993 года. На нашем сайте приводится полная версия интервью без купюр.

4 октября 1993 года. Москва // AP

— В этом году исполняется 30 лет событиям, которые вошли в историю как расстрел Белого дома. Расскажите о том, как вы воспринимаете те события 30 лет спустя? Какое значение события сентября-октября 1993 имеют для истории России?

— Я воспринимаю эти события как очень болезненные и драматичные. Погибли люди, по официальным данным – 158 человек, но сколько было жертв на самом деле, никто точно не знает. 

Кроме того, эти события имеют большое значение для истории современной России. До сих пор официально не объясняется причина произошедшего. А причина в неграмотных, ошибочных реформах, которые проводились в то время. 

В 1991 году страна полностью поддерживала Бориса Ельцина, особенно после фактически бескровного провала ГКЧП. А в 1992 году реформы проводились таким образом, что к концу года инфляция достигла 2600%. И произошло это потому, что была допущена необъяснимая с профессиональной точки зрения ошибка: почти полная либерализации цен в один день в условиях сверхмонополизированной государственной экономики. 

Кроме того, произошел  разрыв  многих экономических связей между предприятиями, потому что Россия отказалась от экономического договора между республиками бывшего СССР, хотя Ельцин подписал этот договор в октябре 1991 года.

И неудивительно, что столкнувшись с  гиперинфляцией в 2600%, то есть после увеличения цен в 26 раз (инфляция в декабре 1991 года составляла примерно 14%), люди в 1993 году спросили, «это что же  вы такое, Борис Николаевич, нам устроили?» А в ответ т.н. молодые реформаторы уговорили Ельцина отвечать всем, кто задавал этот справедливый вопрос, что они «антиреформаторские силы». 

Как известно, в апреле 1993 года прошел референдум, на котором люди сказали, что готовы к продолжению реформ, но только так, чтобы они не перерастали в конфликт и погром. 

Таким образом, значение событий 1993 года в том, что нужно извлекать уроки из своих ошибок и не повторять их. А если эти ошибки будут повторяться, то расплата будет очень-очень тяжелой. До сих пор еще мало у кого есть понимание, что следствием ошибок и преступлений 1990-х стала система, которая привела Россию туда, где мы сегодня находимся.

— В начале развития этого кризиса вы призывали участников конфликта отказаться от взаимных претензий и назначить досрочные выборы президента и парламента. Как считаете, могли тогда россияне выбрать альтернативу Ельцину? Кто мог ей стать?

— Это не была только моя инициатива. Я участвовал в работе группы общественных деятелей, которые хотели избежать конфликта и предложили программу проведения досрочных выборов. Это могло бы помочь избежать вооруженного конфликта. Но Ельцин отказался от такого сценария. 

Кто бы мог стать заменой Ельцину, сейчас трудно сказать. Заменой мог бы быть такой авторитетный человек как Юрий Афанасьев, или Анатолий Собчак, или кто-то из известных правозащитников, например, Сергей Ковалев.

— В ночь на 4 октября 1993 года вы выступил по телевидению с призывом к президенту Борису Ельцину «подавить мятеж со всей возможной ответственностью». Сейчас вы не жалеете о том своем призыве?

— Я сожалею, что все это тогда случилось. В ночь на 4 октября я выступил с таким призывом потому, что люди, находившиеся в Белом доме, вышли за его пределы, и начались вооруженные беспорядки, то есть начиналась гражданская война. 

Накануне, 3 октября, я был в Белом доме, разговаривал с Руцким, и предлагал ему выйти, вывести людей и участвовать в выборах. А он сказал, что в Белом доме собралось много вооруженных людей, и он на них влиять не может. Было понятно, что это криминальные и полукриминальные элементы. Они и вырвались с оружием в руках на улицы Москвы. 

У меня тогда офис был в здании СЭВ напротив Белого дома, и они въехали в это здание на грузовике через стеклянные двери. А перед тем, как я выступил на телевидении, мне пришлось долго пролежать на земле под обстрелом у здания второго канала на улице Ямского поля. 

Дело шло к настоящему гражданскому столкновению по всей стране, поэтому насилие на улицах нужно было останавливать немедленно. Конечно, я не мог себе представить, что подавлять эти выступления будут в виде танкового обстрела Белого дома.

В конечном счете все-таки Ельцин выступал за новую, современную, либеральную, демократическую Россию, по крайней мере он был символом движения к этому. А его оппонентами с той стороны были баркашовцы, генерал Макашов, ортодоксальные коммунисты…

— Какие уроки страна вынесла и, наоборот, не вынесла из того политического кризиса? Среди последствий, например, стало усиление президентской власти в Конституции. Как вы оцениваете основной закон, принятый в 1993 году?

Самый главный вопрос заключается в том, как решили выйти из этой истории. Я требовал проведения парламентского расследования, и, кстати, в том выступлении по телевидению в ночь на 4 октября я говорил, что вот сейчас нужно остановить гражданскую войну, а потом провести расследование. Но эту часть выступления в эфир не дали.

И поскольку мы («Яблоко») создали фракцию в новом парламенте, первое, что мы сделали, – внесли постановление о проведении парламентского расследования, и Дума приняла его. 

И тогда, выступая перед депутатами, я говорил, что в Уголовном кодексе есть статья о доведении до самоубийства, а мы должны расследовать, как власти могли довести страну до братоубийства. 

Но молодые реформаторы и Ельцин, понимая, что речь идет о них, предложили коммунистам сделку. Они пообещали выпустить всех, кого арестовали из Белого дома, в обмен на то, что Дума прекратит расследование. Это поддержал, естественно, Жириновский, чья фракция имела огромное присутствие в первой Думе.

И вот тот факт, что не было никакого парламентского расследования, – это тот урок, который страна не вынесла из этой ситуации. Потом не стали проводить парламентские расследования событий на Дубровке, в Беслане… 

Что касается усиления персональной  президентской власти, то страна перестала идти к правовому государству. И в этом смысле полномочия, которые получил президент, были предельно расширены и Конституция стала авторитарной. На выборах 1993 года в Государственную думу «Яблоко» категорически не поддерживало голосование за проект Конституции. Тем более,  что Конституция была принята с использованием хитрости. Для ее принятия нужен был референдум, на котором за проект должны были проголосовать более 50% от общего числа избирателей. Вместо этого прошло обычное голосование, где решение принималось 50% голосов от пришедших на избирательные участки.

Мы в «Яблоке» были против такого основного закона и нас за это чуть было не сняли с выборов в Госдуму. Ельцин требовал, чтобы во время избирательной кампании вообще не обсуждался проект Конституции, а мы заявляли, что нас не удовлетворяет процедура подготовки и принятия проекта, а также ряд его положений. Мы предлагали передать проект во вновь образованное Федеральное Собрание для широкого общественного обсуждения, внесения изменений, вынесения проекта на настоящий референдум. А после принятия Конституции должны были бы пройти новые выборы. Этот процесс должен был быть запущен, он занял бы около двух лет. 

Но от этого отказались и сомнительным образом Конституцию приняли.